Иван-дурак

Зная цену неволе и воле,
Зная случая злую игру,
Облегчу твою птичью долю –
В клеть златую тебя не запру.

Отпущу своевольную птицу
Я из властных, но ласковых рук.
Для меня одного повторится
Мой – в веках заколдованный – круг.

Не пристало тебе униженье.

А чтоб мне не жалелось порой –
В знак любви, или так, в утешенье –
Кинь с небес золотое перо.

Пирушка

Не дороги ни взлеты, ни паденья,
И все одно – что умереть, что жить.
Одна забота – раздобыть бы денег,
Чтоб забытье втридорога купить.

Чему же ты нас учишь, старый ментор?
Как оправдаешь нынешний свой гнет,
Когда тебя, как всякого из смертных,
Волною жизни новой захлестнет?

А потому – чтоб не было нам пусто!..
И ничего, что заблестят глаза.
И правда ли, что у святого чувства
Всегда незамутненная слеза?

Сонет
Владимиру Балю

Как долго, тяжело на этот раз
Душа освобождалась для полета
И в поисках надежного оплота
Отодвигала свой последний час.

Чуждалась плоти, любострастных ласк,
Срывала суесловия тенёта,
Ждала как избавленья поворота
И полнила неясных чувств запас.

Когда уже надежд не оставалось,
Когда победу правила усталость,
Явились позабытые слова:

«Над миром бренным полететь отважась,
Ты навсегда забудь земную тяжесть.
В полете лишь душа твоя жива».

*   *   *

Чаще глядите в небо.
Ждите вестей оттуда.
Нам,  как голодным хлеба,
Так не хватает чуда.

Нам, обреченным падать
В вечность и неизвестность,
Веры негромкой надо
В высшую чью-то честность.

В честные чьи-то боли,
В чистые чьи-то мысли…
Нам подавай Любови –
Праведнейшей из истин.

Чаще глядите в небо.
Ждите вестей оттуда.
Тело взыскует – хлеба.
Души взыскуют – чуда.

Пора

Пора переходить
На черный цвет в одежде.
Все реже дни, когда
Сбываются надежды.
Все чаще дни, когда
Обманываюсь в людях.
Все больше знаков «стоп!»
На перекрестках судеб.

Пора передавать
Свет в камеру храненья,
Ценить и проклинать
Бегущие мгновенья.
И уходить, любя,
Не возвращаясь снова,
И на весы бросать
Вскользь сказанное слово.

Пора остыть душой.
Загнать коня лихого.
И не мостить свой путь,
Утешившись готовым.

Но почему с утра,
С надеждой и без страха,
Натягиваю я
Вновь белую рубаху?..

Новогоднее

Как верим мы и в счастье, и в успех,
Из завтрашнего дня спеша в сегодня,
Когда новорожденный чистый снег
Через минуту станет прошлогодним!..

И в поисках тепла и доброты
И стершихся на памяти зарубок,
Дыша в мембраны телефонных трубок,
Наводим мы сожженные мосты.

Но обронив последнее «прости»,
Мы видим – для добра душа ослепла.
И понимаем, что не навести
Над временем былым мостов из пепела.

Что миновала, видно, благодать,
И павший снег не сможет ввыс вернуться…
Но все равно мы праздник будем ждать,
Чтоб снова безоглядно обмануться.

Баллада о Непрозрачном

Жил дa был oткpытый мaльчик
Co cвoим oткpытым взглядoм
И нa пaпy, и нa мaмy,
И нa миp, и нa ceбя.
Кaк и вce, xoдил oн в шкoлy,
A пoтoм xoдил в квapтиpы,
A пoтoм oн cтaл мyжчинoй
Oчeнь cpeдниx, cpeдниx лeт.

И кoгдa oн был, кaк мaльчик,
И кoгдa был, кaк мyжчинa,
И пoтoм, кoгдa oн  н e  б ы л –
Был oн cтpaннo oдинoк.
Oн и дpaлcя, и игpaлcя,
Oн и кyшaл, oн и cлyшaл,
Toлькo кaк-тo пoлyчaлocь,
Чтo вceгдa oн был в ceбe.

A вoкpyг нeгo poждaлиcь,
Toлькo бoльшe – yмиpaли,
Уxoдили, yeзжaли
Heнaдoлгo и coвceм.
Oн нe плaкaл, нe cмeялcя,
He любил, нe нeнaвидeл,
He cтpeмилcя и нe клялcя,
Taк кaк был вceгдa oдин.

Bce мeнялocь – влacти, мoды,
Гopoдa и иx нaзвaнья,
Лишь нeмaльчик-нeмyжчинa
Пocтoянcтвoм бoлeн был.
Oн кaк пpeждe кyшaл-пaдaл,
Cлyшaл-бeгaл, exaл-дyмaл,
Oзлoбляя индивидoв
Heпoнятнocтью cвoeй.

Bceм кaзaлocь – этoт yмник
Taйнy вкycнyю cкpывaeт
И нe xoчeт пoдeлитьcя
Xoть кycoчкoм пиpoгa,
Чтo oн cлишкoм мнoгo знaeт,
Чтo oн cлишкoм мнoгo пoнял,
Ho нe xoчeт в тoм пpизнaтьcя,
Kaк бeccмepтный кибaльчиш.

И нe знaли эти люди,
Чтo poждaлиcь, yмиpaли,
Пили-eли, жили-cпaли,
Увлeкaлиcь и клялиcь
He пo coбcтвeнным жeлaньям,
He пo вepaм и пpизвaньям,
A пo жecткoй бeлoй вoлe
Bзбeлeнившиxcя cвeтил.

Знaл ли этo oдинoкий?
Heпpиятный и нeлoвкий?
Heдocтyпный и oбидный?
Дa нe знaл oн ни фигa!
Пpocтo oн  тaким poдилcя
Co cвoeй пeчaльнoй тaйнoй,
Пpocтo выпaлa зaдaчa
Heзacвeчeнным пpoжить.

A пoтoм peшили влacти,
A зa ними – пpocтo люди
(Beдь в кpoви пpocтoлюдинoв –
Пoкopятьcя вceм влacтям),
Пpoявить eгo нaтypy,
Излoвить нa тaйныx мыcляx,
Hy a ecли нe yдacтcя –
Пpocвeтить eгo  н a c к в o з ь.

Oн нe знaл – зaчeм xвaтaют,
Пoдгoняют и тoлкaют,
Oбeщaют и пытaют,
Beдь нe знaл oн ни фигa…
И твepдил: “He пoнимaю.
He влaдeю и нe пoмню.
He имeю, нe yмeю.
Heвинoвeн, нe xoтeл!..”

И тoгдa peшили влacти,
A зa ними – пpocтo люди,
Иcпытaть eгo пpoзpaчнocть
Или тaйнy тиxoй тьмы,
И cлeпящим бeлым cвeтoм
А затем – и черным светом
Пpoнизaли и пpoшили
Пpямo, кpивo и н a c к в o з ь.

Oкaзaлocь – нeт в нeм кpoви,
Oкaзaлocь – нeт в нeм мяca,
Oкaзaлocь – нeт ни пoтa,
Hи вoлoc и ни нoгтeй,
Бeлый cвeт пpямoлинeйный
И cквoзнoй кpивoлинeйный,
Бoкoвoй и дaжe зaдний
Cквoзь нeгo нe пpoxoдил.

Ax, кaк этo нeoбычнo!
Ax, кaк этo нeпpиятнo!
Ax, кaк этo нeпoнятнo!
И кaк этo вce —  нe  т o!
A пoкa вoкpyг кpичaли,
Изyмлялиcь, yxмылялиcь,
Bмecтe c бeлым-бeлым cвeтoм
Иx пoдoпытный иcчeз.

Дa и Бoг c ним, дa и чepт c ним!
Moжeт, этo вce пpиcнилocь
И пpивидeлocь нeкcтaти,
Дa и былo ли чeгo?
Toлькo в cпaльняx, кopидopax,
И нa yлицax, и в нeбe
Cтaлo нecкoлькo тeмнee,
A, быть мoжeт – пocepeй…

A пoтoм пpoшлo cтoлeтьe,
Дeнь, минyтa и мгнoвeньe,
И eщe чyть-чyть пoмeньшe,
И дoшeл чepeд дo нac…
Boт тaкyю бaйкy-пpитчy
Зaпиcaл я нeнapoкoм
B cтapoм тeнькaющeм дoмe
Cтapикa-чacoвщикa.

*   *   *
Дни мои ожиданьем полны
Встречи с местом, где долго я не был.
Не напиться полночного неба
Из дымящейся чаши луны.

Есть ли прок в каждом прожитом дне?
Кто-то веткой царапнул по раме…
Занавеску отдерну. И память
Суетливо метнется в окне.

Песня

— Спой свою песню… — дохнула Земля. –
Песню холопа-оратая деда.
— Слов я не знаю, затеряны где-то…
— Пой свою песню! – дышала Земля.

— Спой свою песню, — ей вторило Небо, –
Песнь непокорных российских ветров.
— Но ведь оставил отеческий кров…
— Пой свою песню! – разгневалось Небо.

— Спой свою песню!.. – метался Огонь, —
Песню селений, войною спаленных.
— Но не доносятся умерших стоны…
— Пой свою песню! – ярился Огонь.

Падаю в травы. Их горечь вдыхаю.
И вспоминаю слова.
Вспоминаю.

Ночной сторож

Он войдет в сторожку-развалюху,
К пиджаку прикрутит ордена
И разрежет пополам краюху,
В два стакана он нальет вина,
Расшевелит камелек холодный
И всю ночь кого-то будет ждать,
Разгребая головни, как годы,
Силясь в тленьи пламя угадать.

*   *   *

Раскину руки. Обниму простор.
Мне некуда отсюда торопиться.
Село с хмельным названьем Хмелевица
С низин взбежало на крутой угор.

Прими поклон, родная сторона,
Коль вспомнишь про кочующего сына…
Я рад, что возле старого гумна
Порхают стаи девичьих косынок.

Я рад, что уродились клевера,
В полях ржаные намело сугробы,
Что ты – как встарь –
На хлеб да соль щедра,
На пот да совесть здешних хлеборобов.

И, твой рассвет увидев поутру,
Замру я, как малец перед причастьем.
Здесь я рожден.
Здесь вырос.
Здесь умру.
Наверно, это называют счастьем.

*   *   *

Мягкое зимнее утро.
Тьма.
Месяц, выгнутый круто,
блещет цыганской серьгой.
Звездную вышивку в пяльцах
ночи
коверкают пальцы
льдистых сосулек.
Пургой
на заметенной дороге
чьи-то неверные ноги
вывели криво тропу.
Вот и декабрь на исходе.
«Ясно.
К хорошей погоде…» —
вспомню.
И легче живу.

*   *   *

Виктору Соколову

Друг мой,
вслушайся в ночь.
Это жизнь вытекает по капле
из аорты времен,
из сосудов последних божеств.
Виснет звездная пыль.
Это мы на последнем спектакле.
Не затвержена роль.
Умирает замедленный жест.

Друг мой,
годы стучат,
как разъезды глухих полустанков.
Едем в гиблую ночь,
но с надеждой на горний рассвет.
Как мы жили с тобой?
С торопливостью ранних подранков,
не сумевших сорвать
именной проржавевший браслет.

*   * *

Я – у истока откровенья.
Светлеют мысли о былом.
Слепая птица вдохновенья
Легко по лампе бьет крылом.

Зажгу огонь, согреться чтобы.
Печаль попоточую вином.
…Упал на черные сугробы
Свет, четвертованный окном.

В пути

Морозна ночь.
В оврагах ветер рыщет.
Пронизывает стужа до костей.
А где-то есть укромное жилище,
Где топят печь. И к ночи ждут гостей.

А ты идешь.
В неразберихе снега
Луна разбилась вдребезги о холм.
И жизнь проходит в поисках ночлега,
Случайного, как свет в лесу глухом.

Но надо жить.
Как бы судьба ни била,
Ты людям верь. Люби их и жалей.
Ну а когда в пути оставят силы,
Ты вспомни, что кому-то – тяжелей.

*   *   *

Молчат надменные светила.
И нет ответа на вопрос:
Что за неведомая сила
Вседержит мирозданья ось,

Какой удел принять придется,
Что те миры в себе таят?
Мысль обессилевшая бьется
О рыхлый берег бытия.

*   *   *

Перебежав мосточки шаткие,
Ты долго, долго ждешь рассвет.
На что откликнулась душа твоя?
Что прозвучало ей в ответ?

На что откликнулась душа твоя,
За чем она вослед спешит?
Так поле перед скорой жатвою
От нетерпения дрожит.

О.Вациетису

«Это знает уставший.»
(М.Булгаков, «Мастер и Маргарита»)

*   *   *

Когда в толпе слепой и равнодушной
Увидишь, как ссутулясь он идет,
Ее теченью властному послушный,
Но так далекий от ее забот,

Когда прочтешь нездешнее прозренье
В тяжелом взгляде из-под вспухших век,
Не торопись выказывать презренье –
Перед тобой – уставший Человек.

Поэт

Он – брат растоптанным цветам,
Отравленным лесам и рекам.
Он – враг зарвавшимся мечтам
О превосходстве человека.

И ни героя, ни раба
Он участи себе не прочит.
Как нервный узел судеб прочих
Болит в веках его судьба.

*   *   *

Вся жизнь – дорога к самому себе
Сквозь пыль прикрас и смену лиц и масок.
Но вот однажды не достанет красок,
И что-то переломится в судьбе,
И ты поймешь, что не дошел к себе.

Ты совершил единственный свой путь
Не так достойно, как в пути казалось.
Легко великость сменится на малость,
И как в воде, в душе осядет муть,
И ты поймешь – себя не обмануть.

*   *   *

Господи, это я.
На коленях перед престолом Твоим.
Я о многом хочу просить Тебя,
Зная, что Ты не откажешь.
Памятуя,  что я у Тебя не один.

Господи, прости мне грехи, если можешь.
Я устал нести эту ношу,
Устал быть себе палачом.
А Ты донес свой крест до Голгофы,
И взошел на распятье, поправ смертью смерть.

Господи, очисти от скверны,
Просветли мои мысли, освяти помыслы,
Дай дожить день по воле Твоей.
Слаб и немощен сам я.
А Ты дал мне веру.

Господи, будь милостив к близким моим.
Дороже Тебя и их у меня никого нет.
Спасибо – они все со мной.
Как и те,  что вернулись к Тебе.

Господи, как бы я низко ни пал,
Ты всегда давал силы подняться.
И на этот раз – помоги.

Всем.
И мне.

Исповедь

Я не мечтал о славе и о троне,
На папертях о милости просил.
Ходил по миру в солнечной короне,
Из полотна исподнее носил.

Я – искупитель. Но никак не мститель.
Входил я с утешеньем в каждый дом.
За это прозван был сперва Учитель.
Потом Спаситель. К смерти стал плутом.

Когда невмочь случилось тайной злобе
Вести со мной бескровную борьбу,
Я неугоден стал и неудобен –
Прикован был к позорному столбу.

Когда студил мне раны жаркий ветер,
Плевки сушило солнце на лице,
Все отреклись – ученики и дети,
Со страху спрятав память об Отце.

Тяжелый крест – за правду воздаянье –
На гору внес я на своем горбу.
Сгибались гвозди в распростертых дланях.
Венец терновый скалился на лбу.

Как уксусом пропитанная губка,
Мне взгляды ротозеев душу жгли.
Металась мать, как у птенца голубка,
Выпрашивая милось у земли.

Земля молчала. И молчало небо.
Кричали птицы, целясь мне в глаза.
Шептали губы – «не единым хлебом…».
И не катилась дальше рта слеза.

Сведя все счеты с бездыханным телом,
Снесли останки под пещерный свод
И, чтоб ничья душа стенать не смела,
Тяжелым камнем привалили вход.

Но третий день, неотвратим и вечен,
Сошел ко мне сиянием с небес,
Чтобы погасли лжепророков свечи,
И, завершив свой подвиг, я воскрес.

Прошли века. Я думаю поныне:
А был ли смысл в пришествии моем?
Вновь без людей я одинок в пустыне,
А без меня – их ненадежен дом.

Я вижу, как их сирый разум дремлет,
Жизнь губит, не жалея ни о чем.
Пришла пора вернуться мне на Землю.
Но с чем прийти – с добром или с мечом?..

*   *   *
Памяти Петра Попова

Умер друг.
Верю я – он умер,
Не растратив души закрома.
Врут врачи, что поэт обезумел…
Это мир верно сходит с ума.

Да.
Не вынес он смертного груза,
На сердцах чуя корку брони,
Завещая: о русская муза,
Первородство свое сохрани!

И ушел.
Страх ухода осилив,
Предсказав и презрев свою смерть.

Долго будет немая Россия
Вслед ушедшему сыну смотреть

Гадалка

Что мне карты твои, гадалка?
Отойди.
Получи «рванец»…
Ведь сама ты не знаешь — а жалко –
Где начало мое, где – конец.

Не юли…
Знаю сам, что спьяну
Трачу жизнь, под откос скользя.
Слишком часто глядел я в ямы,
Где скрывались мои друзья.

Знаю –
Черной судьбою мечен:
Стисни зубы, а все ж живи,
Затвердив отходные речи,
Позабыв о словах любви…

Отлюбилось.
Отжилось?
Отпелось?..
Я оставлю судьбу в дураках!..

Молодое горячее тело
Птицей бьется в моих руках.

День

Я день потерял. Помогите найти!
Мне кажется – я неверном пути.
Последние дни мои все – без огня,
Все – из-за потери единого дня.

Я стал уставать от дорог, от тревог,
Стал чаще прощать и удар, и плевок.
Стал истину, что порасхожей, искать,
К покою домашнему стал привыкать.

Я день потерял. Помогите найти…
Мне страшно, что я – не в начале пути.
Тревожно мне, что из-за этого дня
Не будет  м е н я.

(притча)

Памяти Василия Макаровича Соловьева,
мельника деревень Кривцово, Ермино,
Евекино и Шара

1.

На обветренном косогоре
У развилки кривых дорог
Ставил меленку дед Егорий,
Доживая земной свой срок.

Сам в лохани месил он глину,
Валуны собирал окрест.
Ночью шибко ломило спину.
Днем  тяжел был нательный крест.

Толковали у изб «сороки»,
Мол, под старость свихнулся дед!..
Вон в селе, бают, мелют током,
В ветряках нынче проку нет…

Мужики по утру, с похмелья,
Самокрутки слюня во ртах,
Усмехались: «Мели, емеля…
Остолоп, мать твою растак!..»

Ну а дед, поднимаясь рано,
Ставил сруб, тесом крыл остов,
Не серчая на ропот бранный
Ошарашенных мужиков.

А под вечер, скрутив цыгарку,
Он раздумчиво дым пускал.
В небе звезды тлели неярко
На долины туман упал.

Засиделся тогда он поздно,
От трудов решив отдохнуть.
И молчал.
Будто к дальним звездам
Он прикидывал скорый путь.

2.

В синь неба стремился, но таял
Дымок сизоватый из труб…
В то утро дед землю оставил
И мельни неконченный сруб.

На сельское кладбище миром
Его на телеге свезли.
И скоро под елями вырос
Еще один холмик земли.

Поминки негромкими были.
Душил самогон мужиков.
А бабы смущенно сушили
Слезинки углами платков.

Стемнело.
Вокруг лунной плахи
Вновь яркие звезды зажглись
И все, повздыхав и поплакав,
По избам своим разошлись.

Ворочались долго в постелях.
И снилось в ту ночь им одно –
Что дедова мельница мелет
Их дней золотое зерно.

А сам он, присев на лужайке,
Журит их, прищурясь хитро:
«Живите… Детишек рожайте.
Творить поспешайте добро.»

3.

Мелеет времени река,
У всякого – одна.
Чем круче годы-берега,
Тем ближе тайна дна.

Чем отдаленней детства звон
Во мгле прожитых лет,
Тем чаще тянет на поклон
В край, где увидел свет.

Опять я – гость в селе большом
У сыновей земли,
Куда они за домом дом
Из деревень свезли.

В простом застолье мы ведем
Неспешный разговор
О том, что с их жильем-быльем
Стряслось с тех давних пор.

Что жизнь – сплошная маета,
Хоть труд не горбит спин,
Что мужиковская мечта –
В отделе крепких вин,

Что извели всех лошадей,
Конюшни сожжены,
Что вроде меньше будних дней,
А праздники – скучны…

— А дед Егорий, жив ли он? –
Я им вопрос задал.
Смешались все. Посуды звон
Каким-то стыдным стал.

— Давненько твой приятель дед
Сном беспробудным спит…
— А как же меленка?
В ответ:
— А что ей… все стоит.

Беседа смялась. И вино
Пить стало не с руки.
И все о чем-то об одном
Молчали мужики.

Потом тихонько разбрелись
В ночь, по своим углам.
И бабка, сетуя на жизнь,
В сенях мне постлала.

4.

Была беззвездной эта ночь.
В углу трещала печь.
Я думал – чем же им помочь?
Как их глаза зажечь?..

От боли сжав подушку в горсть,
Все понял я, простак –
Ктоя для них?
Приезжий, гость.
Знакомый, но – чужак…

За то, что в городском «раю»
Порвал с землею нить,
Мне суждено в родном краю
Проездом только быть.

5.

Уезжаю с камнем на душе.
Дребезжит расхлябанный автобус.
За окном – размытые клише
Сел кирпичных без примет особых.

«Стой, водитель!» – слышу голос свой.
Выхожу.
Как мачеха, погода.
Сердце, приведи меня домой.
Укажи в потоке место брода.

По цепи забывшихся примет
Я иду, бодая слепо ливень.
Вот и меленка.
«Здорово, дед…» –
Говорю я мельне, мокрым ивам,

Брошеным избенкам и реке,
Дубу, что на пашне чудом выжил…
Но змеит меж пальцев в кулаке
Сжатая земли родимой жижа.

Здравствуй, дед.
Пришел же я, пришел.
Чем уж никогда, так лучше поздно.
Но зажгу ль над пажитями сел
Твоей веры вековые звезды?

Может, не осилю груз времен
И согнусь под непосильной ношей?
Дед.
Из темноты мне шепчет он:
«Если уж не ты, то ктоже..
Кто же?»